The winning entry has been announced in this pair.There were 32 entries submitted in this pair during the submission phase, 5 of which were selected by peers to advance to the finals round. The winning entry was determined based on finals round voting by peers.Competition in this pair is now closed. |
Одной из главных проблем нашего столетия, по крайней мере, в развитых странах, стала проблема поиска тишины. Безуспешного поиска. Шум городского транспорта, бесконечное пиликанье телефонов, цифровая реклама в автобусах и поездах, звуки телевизоров, работающих даже в пустых помещениях, бесконечно терзают наши уши и не дают нам ни на чем сосредоточиться. Люди измучены шумом, который они сами же и производят, и страстно мечтают о его противоположности, тишине, которую надеются обрести в окружении дикой природы, на морских просторах или в каком-нибудь тихом убежище, в котором будут царить безмятежность и покой. Историк Ален Корбен работал над своими трудами как раз в таком тихом местечке в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге пытался укрыться от вездесущей какофонии звуков в своих воспоминаниях о странствованиях по Антарктике. И все же, как пишет Ален Корбен в своей работе «История тишины», уровень шума в современном мире вряд стал ли намного выше, чем в прежние времена. Шорох шин всего лишь заменил оглушающее клацанье лошадиных подков и стук металлических ободов колес конных экипажей по каменным мостовым. До того, как пассажиры городского транспорта уткнулись в свои телефоны, их салоны были полны разговоров. Уличные продавцы газет тоже продавали свой товар отнюдь не молча, а расхваливая его во весь голос, и так же поступали продавцы цветов, фруктов и свежей рыбы. В театральных и оперных залах звучали возгласы одобрения или насмешки. Даже за городом можно было услышать пение крестьян, которым они скрашивали свой нелегкий труд. Сегодня этого пения уже нет. Изменился, в общем-то, не столько уровень шума, который и в предыдущие столетия вызывал немало жалоб, сколько количество отвлекающих факторов, занявших в нашем сознании то место, которое могло бы принадлежать тишине. И здесь виден еще один парадокс, потому что когда тишина все же появляется в нашей жизни — посреди соснового бора, в безлюдной пустыне, в неожиданно опустевшей комнате — она часто вовсе не радует нас, а, наоборот, производит гнетущее впечатление. Нам становится жутко, мы инстинктивно начинаем прислушиваться в надежде различить хоть какие-то звуки — потрескивание костра, щебет птиц или хотя бы шелест листьев, что-то, что вырвет нас из этой внезапной пустоты. Людям нужна тишина, но она не должна быть столь всеобъемлющей. | Entry #23306 — Discuss 0 — Variant: Not specified Winner
|
Одна из главных примет нашего времени, по крайней мере, в развитых странах, — это дефицит тишины. Люди жаждут тишины и не могут ее найти. Рев машин, бесконечное жужжание телефонов, автоинформаторы в автобусах и поездах, трескотня телевизоров даже в пустых офисах... Шквал отвлекающих звуков не прекращается ни на минуту. Человечество изнуряет себя шумом, но при этом ищет тишину — среди дикой природы, у безбрежного океана или в спокойном безмятежном месте, предназначенном для сосредоточенного уединения. Профессор истории Ален Корбен пишет свои труды в укромном уголке Сорбонны, a норвежский исследователь Эрлинг Кагге черпает вдохновение в воспоминаниях об антарктических пустынях. И тот, и другой стараются ускользнуть от шума. И все же, как заметил Корбен в своей «Истории тишины», в сегодняшнем мире шума, пожалуй, ничуть не больше, чем раньше. Пока не было резиновых шин, на мощенных камнем городских улицах повсюду раздавался оглушительный стук металлических колес и лошадиных подков. До эпохи добровольного заточения в плен мобильных телефонов в автобусах и поездах стоял несмолкаемый гул разговоров. Уличные газетчики не ходили молчком со своим бумажным товаром, а зазывали покупателей во все горло. Не отставали от них и продавцы черешни, фиалок и свежей скумбрии. Театры и оперу заполняли беспорядочные крики «Браво!», свист и улюлюканье. Даже в деревнях крестьяне, занимаясь своим тяжелым трудом, не молчали, а пели песни. Сегодня они не поют. Шум не стал громче, он мешал людям и в прошлые века. Шум стал разнообразнее; теперь отвлекающие нас звуки постоянно заполняют пространство, в котором могла бы поселиться тишина. Но вот какой парадокс: когда тишина все же воцаряется — в чаще соснового леса, в голой пустыне, во внезапно опустевшей комнате, она зачастую не радует, а пугает. Становится не по себе, ухо инстинктивно цепляется за любые звуки — треск огня, щебет птиц, шелест листьев... что угодно, лишь бы не оставаться наедине с непонятной пустотой. Люди хотят тишины. Хотят ли? | Entry #23956 — Discuss 0 — Variant: Not specified Finalist
|
Лейтмотивом эпохи, по крайней мере для жителей развитых стран, является неутоленная жажда тишины. Гул уличного движения, бесконечные звонки телефонов, цифровые объявления в общественном транспорте, телевизоры, продолжающие вопить даже в пустых помещениях офисов, — все сливается в сплошную, рассеивающую внимание какофонию. Изнуряя себя шумом, род человеческий тоскует по тишине дикой природы, океанских просторов, другими словами — по любым уединенным местам, которые располагают к покою и сосредоточенности. Вот и Ален Корбен (Alain Corbin), профессор истории, пишет книги в Сорбонне, где он обрел свое убежище, а норвежский путешественник Эрлинг Кагге (Erling Kagge) вспоминает пустыни Антарктики. Однако, как замечает профессор Корбен в своей «Истории тишины», по сравнению с былыми временами вряд ли шума стало больше. До того как появились пневматические шины, мощенные камнем улицы городов утопали в оглушительном грохоте металлических ободов колес и лошадиных подков. Когда мобильные телефоны еще не провоцировали добровольной самоизоляции от окружающих, автобусы и поезда наполняли разговоры пассажиров. Продавцы газет, как, впрочем, и продавцы вишни, фиалок или свежей скумбрии, не оставляли свой товар в безмолвном ожидании покупателей; для привлечения внимания они что есть силы старались перекричать друг друга. В театре и опере был полный бедлам: возгласы ликования публики сменялись громкими насмешками в адрес актеров. Даже в деревнях крестьяне пели песни, занимаясь своей нудной работой. Сейчас они уже не поют... Произошли и другие изменения. Вопреки предположениям, они коснулись не столько интенсивности шума, который досаждал людям испокон веков, сколько степени проникновения связанных с ним отвлекающих раздражителей в те области окружающего пространства, где могла бы царить тишина. Возникает еще один парадокс: как только мы сталкиваемся с отсутствием каких бы то ни было раздражителей, например в глубине соснового леса, в голой пустыне или во вдруг опустевшей комнате — вместо положительных эмоций у нас зачастую появляются беспокойство и страх. Мы инстинктивно начинаем прислушиваться к малейшим звукам, будь то шипение костра, голоса птиц или шелест листьев, лишь бы избавиться от этой пустоты, пугающей своей неизведанностью. Конечно, люди хотят тишины... но не настолько. | Entry #23152 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia Finalist
|
Приметой нашего времени, по крайней мере в развитых странах, стало желание людей побыть в тишине, часто несбыточное. Рев моторов, непрестанные звонки телефонов, голосовые оповещения в автобусах и поездах, телевизоры, включенные на полную громкость даже в пустых офисах, – все это нас раздражает и отвлекает. Человечество устало от шума и ищет его противоположности – будь то в дикой природе, на просторах океана, или в некоем прибежище, где, в тишине, можно остаться наедине с самим собой. Наши сегодняшние авторы – Ален Корбен, профессор истории, и Эрлинг Кагге, норвежский путешественник, – попытались найти для себя такое прибежище: один в Сорбонне, а другой в собственных воспоминаниях о пустынных просторах Антарктики. Между тем, как полагает в своей книге «История тишины» г-н Корбен, шума, по сравнению с прошлым, больше не стало. До появления пневматических шины улицы городов наполнялись оглушительным лязгом колесных ободьев и подков по булыжной мостовой. Это сейчас мы сидим, уткнувшись в свои мобильные телефоны, а раньше в автобусах и поездах люди вели оживленную беседу. Уличные продавцы газет вместо того, чтобы, как сейчас, молча раскладывать свой товар, кричали во все горло, как, впрочем, и торговцы вишней, фиалками и свежей скумбрией. В драме и опере царил звуковой хаос из возгласов восхищения и недовольства. Даже в сельской местности крестьяне пели во время страды. Теперь не поют. Дело даже не столько в уровне шума, на который жаловались и в прошлые века, сколько в отсутствии возможности сосредоточиться, для чего требуется тишина. Но здесь мы сталкиваемся еще с одним парадоксом: когда наступает тишина – в глухом сосновом бору, в дикой пустыне, во внезапно опустевшей комнате – она зачастую оказывается не желанной, а тревожной. Нас охватывает страх, ухо инстинктивно ловит малейший звук – потрескивание костра, птичью трель, шелест листьев – лишь бы избавиться от этой пугающей пустоты. Люди хотят тишины, но не такой. | Entry #23876 — Discuss 0 — Variant: Not specified Finalist
|
Характерная черта нашего века, во всяком случае, в той части мира, куда проникла цивилизация, — настоятельная потребность людей в тишине и неспособность обрести ее. Гул уличного движения, постоянное пиликанье телефонов, цифровые оповещения в поездах и автобусах, какофония звуков, несущихся из работающих даже в пустых офисах телевизоров — всё это непрерывно воздействует на нас и не дает сосредоточиться. Человечество опустошает себя шумом и ищет альтернативу в окружении природы, на раздолье океанских вод или в любом укромном месте, где можно найти покой и собраться с мыслями. Попытку отстраниться от шумной действительности предприняли и профессор истории Ален Корбен, нашедший прибежище для написания трудов под тихими сводами Сорбонны, и норвежский исследователь Эрлинг Кагге, делящийся воспоминаниями о пустынных пространствах Антарктиды. Однако, как отмечает в своей книге «История тишины» г-н Корбен, вполне вероятно, что ранее мир был не менее многоголосным, чем сейчас. Перед появлением пневматических шин городские улицы оглашал цокот подков по камню и громкий лязг окованных металлом ободьев колес. До эпохи добровольной изоляции в мобильных телефонах в автобусах и поездах не смолкали разговоры. Продавцы газет не складывали свой товар в безмолвные штабеля, а во весь голос расхваливали его, состязаясь в громкости с торговцами вишней, фиалками и свежей скумбрией. В театре и опере раздавались ликующие возгласы, свист и улюлюканье. И даже сельская местность звенела песнями тянущих свою лямку крестьян. Теперь эта традиция отошла в прошлое. Произошедшие изменения коснулись не столько уровня шума, который также вызывал нарекания и в предыдущие столетия. Речь скорее идет о влиянии отвлекающих раздражителей, заполоняющих личное пространство, где могла бы поселиться тишина. И здесь вырисовывается другой парадокс. Когда тишина обволакивает вас, — в чаще соснового леса, в лишенной растительности пустыне или во внезапно опустевшей комнате — это зачастую пугает, а не радует. Страх подкрадывается незаметно, и ухо инстинктивно выискивает любые звуки: потрескивание огня, птичий крик или шелест листвы, которые спасут от этой неизведанной пустоты. Люди нуждаются в тишине, и одновременно сторонятся ее. | Entry #24182 — Discuss 0 — Variant: Not specified Finalist
|
Тишина и тщетные попытки ее обрести — актуальнее темы для жителей развитых стран не найти. Рев моторов, нескончаемый перезвон сотовых телефонов, громогласные объявления в автобусах и поездах, круглосуточное вещание телеэкранов, работающих даже по ночам в опустевших офисах, — все вокруг заряжено энергией и не дает сосредоточиться. Человечество изнуряет себя шумом и мечтает о глуши лесов, о безбрежном океане, уединенном покое и созерцании. Историк Ален Корбин пишет в тишине своего профессорского кабинета в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге погружается в воспоминания о безграничных антарктических просторах — оба в попытке спрятаться от цивилизации. Однако, как утверждает Корбин в своей «Истории молчания», в наши дни шума не прибавилось. До появления пневматических шин городские улицы оглушало дребезжание обитых металлом колес и цоканье подков. Прежде, чем пассажиры автобусов и поездов приняли добровольный обет молчания, погрузившись в бездны своих мобильных телефонов, в дороге велись оживленные беседы. Продавцы газет, фруктов, цветов и рыбы не стояли молча у прилавков — они во весь голос расхваливали свой товар. Театральные и оперные представления сопровождались выкриками и улюлюканьем. В деревне тоже не было тишины — крестьяне пели за работой, чего в наши дни уже не услышишь. В жалобах на громкий шум нет ничего нового, однако теперь тишину вытеснили звуки, все время требующие к себе внимания. Но вот в чем парадокс: оказавшись в тиши леса, в пустыне, во внезапно опустевшей комнате, вместо облегчения мы ощущаем беспокойство. Нам становится страшно, мы цепляемся слухом за малейшие звуки, прислушиваемся к треску дров в костре, к птичьей трели, к шелесту листвы. Да, люди стремятся к тишине, но пусть она будет погромче! | Entry #23737 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Насущной темой века, по крайней мере в развитых странах, стало отчаянное желание и вместе с тем невозможность побыть в тишине. Гул машин, беспрерывные звонки телефонов, цифровая реклама в автобусах и поездах, работающие даже в пустых офисах телевизоры оказывают непрерывное отвлекающее воздействие. Человечество доводит себя до истощения шумом и жаждет тишины - будь то в дремучем лесу, в бескрайнем океане или во время специальных выездов, посвященных покою и концентрации. Профессор истории Ален Корбен описывает свое уединение в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге - время, проведенное в Антарктике, как попытку спрятаться. Но тем не менее, как подчеркивает Корбен в «Истории тишины», возможно, современный уровень шума не превосходит шум в прошлом. До появления надувных шин на городских улицах стоял оглушительный лязг металлических колес и цокот подков по каменным мостовым. До добровольного погружения в мобильные телефоны, в автобусах и поездах царил галдеж толпы. Продавцы газет не складывали свои товары в безмолвные кипы, а рекламировали их во весь голос, также, как и продавцы ягод, фиалок и свежей скумбрии. В театре и опере не смолкали возгласы и свист. Даже за городом крестьяне пели во время работы. Теперь они больше не поют. Изменился не столько уровень шума, на который не меньше жаловались и в предыдущие века, сколько количество отвлекающих факторов, занимающие пространство, предназначенное для тишины. Здесь возникает другой парадокс: когда тишина наступает — в недрах хвойного леса, в бескрайней пустыне или внезапно опустевшей комнате — это зачастую вызывает скорее беспокойство, чем радость. Подкрадывается страх, мы инстинктивно начинаем прислушиваться к любому звуку, будь то потрескивание огня, соловьиная трель или шелест листьев - всему, что спасло бы нас от неизвестной пустоты. Люди хотят тишины, но не так уж сильно. | Entry #23282 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Один из лейтмотивов нашего времени, по меньшей мере в развитых странах, — неутолимая жажда тишины. Гул транспорта, постоянные звуки телефонов, системы автоинформирования в автобусах и поездах, телевизоры на полную громкость даже в пустых офисах… все это постоянно давит на нас и заставляет отвлекаться. Шум доводит людей до изнеможения. Они мечтают об альтернативной реальности: девственной природе, просторах океана или ретрите, где можно обрести спокойствие и развить концентрацию. Профессор истории Ален Корбен попытался найти уединение в стенах Сорбонны. Там он написал свою книгу о тишине. Норвежский исследователь Эрлинг Кагге отправился в безлюдную Антарктику, воспоминания о которой легли в основу книги на ту же тему. В книге «История тишины» профессор Корбен выдвигает предположение о том, что в былые времена шума было не меньше, чем сейчас. До появления пневматических шин на улицах городов раздавался оглушительный лязг железных колес и подков о брусчатку. До того как пассажиры добровольно погрузились в мобильные телефоны, в автобусах и поездах велись оживленные беседы. Раньше продавцы прессы не просто молча раскладывали стопки газет, они громко рекламировали свой товар. Аналогично вели себя продавцы черешни, фиалок и свежей скумбрии. В театрах и операх громкое ликование перемешивалось с неодобрительным освистыванием. Даже селяне пели за тяжелой работой, что тоже в прошлом. Изменился не столько уровень шума, который в прошлые столетия тоже считали высоким, сколько уровень отвлечения, которое появляется, когда тишина не заполняет предназначенное ей пространство. Здесь возникает еще один парадокс: когда мы действительно оказываемся в тишине — в глубине соснового леса, открытой пустыне или внезапно пустой комнате — такая тишина часто пугает, а не радует. В нас зарождается страх. Мы инстинктивно пытаемся расслышать любые звуки, которые могут спасти нас от этой неизвестной пустоты, например шипение пламени, щебет птиц или шелест листьев. Люди хотят тишины, но не настолько сильно. | Entry #24251 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Проблема века, по крайней мере в развитых странах: люди жаждут тишины и не могут её обрести. Рёв машин, непрестанные звонки телефонов, объявления в автобусах и поездах, произносимые роботизированным голосом, телевизоры, орущие даже в пустых офисах, постоянно атакуют и отвлекают внимание. Человечество изнуряет себя шумом и стремится найти от него избавление — в дикой ли природе, в открытом ли океане или же в каком-нибудь уединённом месте, обеспечивающем тишину и возможность сконцентрироваться. Профессор истории Ален Корбин пишет из своего убежища в Сорбонне, а норвежский путешественник Эрлинг Кагге — погружаясь в свои воспоминания о пустынных антарктических пейзажах. В этих местах они оба пытались спастись от действительности. Однако, как указывает господин Корбин в книге «История тишины», сейчас шума, вероятно, не больше, чем было раньше. До появления надувных шин улицы городов были наполнены оглушительным лязгом колёс с металлическим ободом и цокотом подков о каменную мостовую. До того как мы добровольно уединились со своими мобильными телефонами, в автобусах и поездах звенели разговоры. Продавцы газет не складывали свой товар в безмолвные пачки, а рекламировали его во весь голос, так же как и продавцы черешни, фиалок и свежей скумбрии. В театре и опере царил хаос из возгласов ликования и громких насмешек. Даже в сельской местности крестьяне пели во время тяжёлой работы. Сейчас не поют. На самом деле изменился не столько уровень шума, на который жаловались и в прежние века, а уровень отвлекающих внимание событий, которые заполняют собой то место, которое могла бы занимать тишина. И тут возникает новый парадокс, так как когда она действительно занимает это место — в дебрях соснового леса, в голой пустыне или во внезапно опустевшей комнате, — это часто вызывает нервозность, а не радость. Подкрадывается страх, ухо инстинктивно цепляется за что-нибудь: за потрескивание огня, крики птиц или шорох листьев — за то, что спасёт его от этой неизведанной пустоты. Людям нужна тишина, но не до такой степени. | Entry #22487 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Лейтмотивом века, по меньшей мере в развитом мире, стала жажда тишины – люди стремятся к ней, но не находят. Гул машин, бесконечные звонки телефонов, автоматические объявления в автобусах и поездах, телевизоры, работающие даже в пустых офисах – бесконечная череда раздражителей. Человечество изводит себя шумом, а жаждет противоположного – будь то лесная чаща, бескрайние просторы океана или убежище для уединенных размышлений. Профессор истории Алан Корбин пишет книги в своем пристанище в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге вспоминает просторы Антарктики – оба они пытались сбежать. Однако в своей книге «История тишины» профессор Корбин утверждает, что, возможно, в наше время шума и не стало больше, чем раньше. До изобретения пневматических шин улицы сотрясались от оглушительного грохота колес с металлическими ободами и клацанья лошадиных подков о мощеную мостовую. До того, как люди добровольно с головой ушли в мобильные телефоны, в автобусах и поездах стоял гул голосов. Продавцы газет отнюдь не оставляли свой товар лежать молчаливыми кипами, а рекламировали его во всю мощь своего голоса, так же, как и торговцы вишней, фиалками и свежей макрелью. В драматических и оперных театрах публика кричала «ура» и вела себя весьма шумно. Даже в деревнях крестьяне пели во время работы. А в наши дни не поют. Изменился не столько уровень шума, на который жаловались и предыдущие поколения, а скорее количество отвлекающих факторов, заполняющих собой то пространство, где могла бы быть тишина. И возникает парадокс: там, где живет тишина, – в глухом сосновом бору, пустыне или внезапно опустевшей комнате – она превращается в раздражитель вместо того, чтобы стать благом. Подкрадывается страх, слух инстинктивно напрягается, силясь уловить хоть какой-то звук – будь то потрескивание огня, крик птицы или шелест листвы, – чтобы спастись от этой неизведанной пустоты. Люди хотят тишины, но не в таком количестве. | Entry #23143 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Люди жаждут оказаться в тишине, но тщетно. Это признак нашего времени — по крайней мере в развитых странах. Нас накрывает бесконечная какофония звуков: ревут машины, звенят телефоны, в транспорте из динамиков гремят объявления, трещат телевизоры — даже за дверьми пустых комнат. Люди измотаны шумом и бегут от него. Бегут в тишину девственного леса, на берег моря, в любое убежище, где можно успокоиться и прийти в себя. Французский профессор истории Ален Корбен и норвежский исследователь Эрлинг Кагге пишут о том, как оба пытались скрыться от шума. Первый — в тиши кабинетов Сорбонны, второй — среди снегов антарктической пустыни. И всё же в книге «История тишины» Корбен замечает, что шума в наши дни не прибавилось. До появления машин по мостовым стучали подковы и грохотали оббитые железом колёса повозок. Пока люди не замкнулись в мирках смартфонов, в салонах автобусов и поездов не смолкали разговоры. Продавцы газет не стояли молча, а расхваливали свой товар на всех перекрёстках, заглушая крики торговцев фруктами, цветами и свежей рыбой. В театрах и в опере во всю свистели и гоготали. Даже крестьяне на фермах пели песни, стараясь облегчить нелёгкий труд. Современные фермеры работают молча. Столетия назад люди тоже жаловались на шум, его почти не прибавилось. Изменилось другое — шум стал наглее. Вторгаясь туда, где должна быть тишина, он стал отнимать больше сил. Но вот парадокс, страшный и доселе невиданный — сегодня тишина не приносит покоя, сегодня уже она вторгается в привычную среду. В глуши соснового леса, в бесплодной пустыне, в комнате, которую внезапно покинули люди — тишина давит. Страх заползает в душу. Человек старается уловить любой звук: пение птиц, шелест листьев, треск костра. Что угодно, лишь бы заполнить странную пустоту. Да, людям нужна тишина, но в меру. | Entry #22352 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Проблема века, по крайней мере в развитых странах, заключается в том, что люди жаждут тишины, но не находят ее. Шум трафика, несмолкаемые сигналы мобильных телефонов, цифровые объявления в автобусах и поездах, телевизоры, которые надрываются от звука даже в пустых офисах — все это постоянно высасывает силы и сводит с ума. Человечество истощает себя шумом и стремится к его противоположности: убежать куда-то в глушь, потеряться на просторах бескрайнего океана или отыскать пристанище, которое создано для тишины и уединения. Ален Корбин, профессор истории, пишет из своего убежища в Сорбонне также, как и Эрлинг Кагге, норвежский исследователь, который описывал свои воспоминания о просторах Антарктиды, куда они оба пытались сбежать. И все же, как пишет г-н Корбин в книге «История тишины», вряд ли сейчас больше шума, чем было раньше. До появления пневматических шин улицы городов наполнялись оглушительным лязгом колес с металлическими ободьями и звуком цокающих по брусчатке подков. До того как мы добровольно отказались от общения, переведя его в плоскость разговоров по мобильному телефону, автобусы и поезда были заполнены беседующими пассажирами. Продавцы газет не просто молча продавали свой товар, а наоборот, они шумно и живо его рекламировали как и продавцы вишен, фиалок и свежей скумбрии. Театр и опера вообще представляли из себя хаос, сопровождаемый громкими звуками, возгласами, свистом и смехом. Даже в сельской местности крестьяне пели во время работы. Теперь они не поют. И что же все-таки изменилось? Изменился не столько уровень шума, который также был высоким и раньше, сколько уровень тревоги, которая охватывает при наступлении тишины. И вот мы сталкиваемся с парадоксом: тишина, которая окутывает нас в чаще соснового леса, в песках безлюдной пустыни или даже в стенах внезапно освободившейся комнаты, приходит не как желанная гостья, а обрушивается состоянием пугающей тревоги. В сознание вползает страх и ухо инстинктивно хватается за любой звук: треск костра, крики птицы или шелест листьев. Ведь звук спасет от этой неведомой пустоты. Люди хотят тишины, но только в меру. | Entry #22682 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Лейтмотивом этого столетия, по крайней мере в развитом мире, стало стремление людей к тишине, которую они никак не могут найти. Гул уличного движения, непрестанные телефонные звонки, синтезированные голоса объявлений в автобусах и поездах, орущие даже в пустых офисах телевизоры, — всё это бесконечно угнетает и отвлекает. Человеческая раса изматывает себя шумом и стремится к его противоположности — будь то дикая природа, берег океана или же уединенное место, предназначенное для обретения спокойствия и концентрации. Ален Корбин, профессор исторических наук, пишет свои труды, уединившись в Сорбонне, а Эрлинг Кагге, норвежский исследователь, — вспоминая безлюдные просторы Антарктиды, куда оба они пытались сбежать. Однако, как отмечает мистер Корбин в своем труде «История тишины», сейчас шума, возможно, не больше, чем раньше. До появления пневматических шин по каменным мостовым оглушительно грохотали металлические ободья колес и цокали лошадиные подковы. До эпохи добровольной телефонной изоляции автобусы и поезда гудели от разговоров. Продавцы газет тоже не оставляли свои товары лежать безмолвной кипой, а громко рекламировали их, так же как и торговцы вишнями, фиалками и свежей макрелью. В театрах и операх постоянно стоял шум ликований и освистываний. Даже в сельской местности крестьяне пели, занимаясь своим тяжелым трудом. Сейчас они уже не поют. Изменился не сам уровень шума, вызывавший недовольство и в прошлые столетия, а уровень отвлекающего фактора, захватившего пространство, которое могла бы заполнить собою тишина. И здесь проступают очертания еще одного парадокса. Когда мы действительно оказываемся в тишине — в густом сосновом лесу, в безлюдной пустыне или же во внезапно опустевшей комнате — чаще всего она вызывает скорее нервозность, чем радость. И в душу закрадывается ужас. Слух начинает инстинктивно ловить любой звук, — будь то потрескивание пламени или пение птицы, или же шелест листвы в кронах деревьев, — всё, что может спасти от неизвестности пустоты. Люди нуждаются в тишине, но не столь уж и сильно. | Entry #23386 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Современный мир, во всяком случае, развитая часть человечества, находится в постоянных, но безрезультатных поисках тишины. На улицах грохочет транспорт, отовсюду доносятся телефонные сигналы, в автобусах и поездах мелькают цифровые объявления, телевизоры включены на полную мощность даже в опустевших офисах: все это постоянно гремит и постоянно отвлекает. Измучив себя шумом, человек ищет тишину – в лесной глуши, на океанских просторах или в каком-нибудь уединенном месте, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Ален Корбин, профессор истории, пишет из своего прибежища в Сорбонне, а Эрлинг Кагге, норвежский исследователь, вспоминает просторы Антарктики, куда оба эти ученые хотели уйти от мира. И все же, как отмечает господин Корбин в своем труде «История тишины», шума сейчас, наверное, не больше, чем было когда-то. До пневматических шин по каменным улицам с оглушительным грохотом катились обитые металлом колеса и стучали копыта лошадей. До того, как мы изолировали себя мобильными устройствами, в автобусах и поездах кипели споры. Газетчики не оставляли товар лежать безмолвной кипой, а на всю глотку хвалили его, как и продавцы вишни, фиалок и свежей сельди. Публика театров и оперы ликующе приветствовала и звонко освистывала артистов. Даже на деревенских просторах крестьяне пели за тяжелой работой. Сейчас песен уже не слышно... Притом изменился не столько уровень шума, на который жаловались и в предыдущие столетия, сколько уровень беспокойства, занимающего то место, которое могла бы наполнить тишина. Вырисовывается иной парадокс: когда приходит тишина – в глуши соснового леса, безлюдной пустыне или в неожиданно опустевшей комнате – она зачастую оказывается скорее пугающей, чем желанной. Прокрадывается страх. Ухо подсознательно пытается зацепиться за любой звук, будь то разгорающийся костер, птичий зов или шепот листвы, который избавит его от этой неведомой пустоты. Людям нужна тишина, но не так много … | Entry #24157 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Темой века, по крайней мере, в развитом мире, стала потребность людей в тишине и невозможность её обрести. Грохот транспорта, беспрестанно трезвонящие телефоны, звуковая реклама в автобусах и поездах, телевизоры, орущие даже в пустых офисах, обрушивают на нас нескончаемый поток звуков и раздражают. Человечество изнуряет себя шумом и жаждет его противоположности, будь то в уголке дикой природы, на широкой глади океана или в каком-нибудь уединённом месте, где можно обрести покой и возможность сосредоточиться. Профессор истории Ален Корбен пишет, уединившись в своей квартирке в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге спасается в воспоминаниях о просторах Антарктики, куда оба они пытаются сбежать в поисках тишины. И всё же, как указывает г-н Корбен в книге «История тишины», шума в наше время возможно не больше, чем было раньше. До появления пневматических шин городские улицы были наполнены оглушающим лязгом колёс с металлическими ободами и клацаньем подков по булыжникам. До того, как мы стали добровольно изолироваться, утыкаясь в мобильные телефоны, автобусы и поезда гудели от разговоров. Продавцы газет не складывали товар молчаливыми кучами, а рекламировали его во всю мощь своих голосов, также как это делали торговцы вишнями, фиалками и свежей рыбой. В театрах и опере была какофония выкриков и свиста. Даже в сельской местности крестьяне пели за тяжёлой работой. Сейчас они не поют. Изменился не столько уровень шума, по поводу которого жаловались и в предыдущие века тоже, сколько уровень отвлечения, занимающего пространство, которое могла бы заполнить тишина. Тут возникает другой парадокс, потому что, когда тишина всё-таки наступает, — в глубине соснового леса, в голой пустыне, в неожиданно оставленной всеми комнате — это часто скорее действует на нервы, чем радует. Закрадывается страх; уши безотчётно прислушиваются к любому звуку, будь то потрескивание огня, крик птицы или шорох листьев, который спасёт от этой непонятной пустоты. Люди хотят тишины, но не так много. | Entry #22574 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
В наше время, по крайней мере в развитых странах, часто бывает, что люди страстно желают, но не находят тишины. Гул машин, непрестанные телефонные сигналы, цифровые автоинформаторы в автобусах и поездах, телевизоры, орущие даже в пустых офисах – вся эта артиллерия без умолку раздражает слух. Человечество изнуряет себя шумом и мечтает о его противоположности: будь то на природе, океанской дали или в каком-нибудь санатории, где проводят время в покое и сосредоточенности. Профессор истории Ален Корбен для работы уединился в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге нашел приют в своих воспоминаниях о просторах Антарктиды. И все же, как пишет Корбен в «Истории тишины», шума теперь врядли больше, чем прежде. До изобретения пневматических шин улицы городов полнились оглушительным лязгом колес с металлическим ободком и цоканьем лошадиных подков по камню. До добровольного одиночества на пару с мобильником в автобусах и поездах звенели голоса. Продавцы газет не молчали возле стопок с товаром, а громогласно рекламировали его, как и торговцы черешней, фиалками и свежей скумбрией. Драма и опера взрывались возгласами ликования и улюлюканьем. Даже в деревенской местности во время тяжелой работы крестьяне пели. Теперь не поют. Что изменилось, так это не столько количество шума, на который жаловались и в прошлые столетия, а количество отвлекающих факторов в той пустоте, куда могла бы проникнуть тишина. И здесь возникает еще один парадокс: когда она все-таки проникает – в глушь соснового леса, в голую пустыню, во внезапно опустевшую комнату – то часто, вместо того, чтобы радовать, выбивает из колеи. Появляется страх, и ухо инстинктивно ловит любой звук, будь то шипение огня, птичий щебет или шелест листьев – только бы спастись от неведомой пустоты. Люди хотят тишины, но не так много сразу. | Entry #23122 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Всех людей нашего времени, по крайней мере жителей развитых стран, объединяет одно: они мечтают о тишине и не могут её найти. Рокот машин, непрестанное дребезжание телефонов, объявления в автобусах и поездах, телевизоры, вещающие на пустые офисы, — мы окружены бесконечным потоком звуков, который постоянно нас отвлекает. Человечество истощило себя шумом и в поисках покоя отправляется в дебри лесов, на берега океанов или в забытые всеми селения, чтобы посвятить всё своё время практикам безмолвия и медитации. Историк Ален Корбен нашёл прибежище в Сорбонне, где и работает над своими книгами, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге — в своих воспоминаниях о ледяных пустынях Антарктиды. И всё же Корбен в своей книге «История тишины: от Возрождения до сегодняшних дней» (A History of Silence: From the Renaissance to the Present Day) отмечает, что, вероятно, шума в нашем мире стало ни чуть не больше. До появления машин городские улицы были заполнены лязганьем копыт и стуком деревянных, обитых металлическим ободом колёс. До добровольного отшельничества с мобильным телефоном в руке люди не переставая разговаривали друг с другом в автобусах и поездах. Продавцы газет не смотрели безмолвно на лежащую рядом стопку бумаги, а изо всех сил зазывали новых покупателей, как и продавцы вишни, фиалок или свежей макрели. У подъездов театров и опер не прекращались споры и восторженные ликования. Даже в деревнях не смолкали песни работающих в поле крестьян. Теперь там уже никто не поёт. Что действительно изменилось, это не шум, на который сетовали люди и прошлых столетий, а то, как охотно мы на него отвлекаемся, пытаясь избежать тишины. И это порождает другой парадокс: когда тишина всё-таки воцаряется — в чаще соснового леса, голой пустыне или внезапно опустевшей комнате, — мы встречаем её не с радостью, а с беспокойством. Страх начинает заполнять сердце. Ухо пытается зацепиться за малейшие звуки, будь то потрескивание поленьев в камине, пение птиц или шелест листьев, чтобы уберечь нас от неизвестности, которую таит в себе эта пустота. Люди хотят тишины, но они совсем её не жаждут. | Entry #24293 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
В наше время — по крайней мере, в развитых странах — все только и говорят о том, что люди жаждут тишины и не могут ее найти. Рев автомобильных моторов, несмолкающие сигналы мобильных, объявления дикторов-автоматов в транспорте, орущие даже в пустых кабинетах и комнатах телевизоры — всё это отвлекает и постоянно давит на уши. Человечество мучается шумом и желает ровно противоположного — тишины. Ее ищут на природе, в открытом море и уединенных местах для обретения покоя и концентрации. Историк Ален Корбен пишет в тиши Сорбоннского университета, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге — вспоминая о ледяных пустынях Антарктиды. Оба они пытались сбежать в поисках покоя. При этом, как указывает Корбен в своей работе «История тишины», шума в мире, похоже, не прибавилось. До появления пневматических шин городские улицы полнились оглушительным звоном металлических ободьев и подков о брусчатку. До того, как все с головой нырнули в мобильники, в поездах и трамваях стоял шум и гвалт. Продавцы газет не сидели молча в тиши ларьков, а расхваливали свой товар во всё горло, перекрикивая лавочников, цветочниц и продавцов рыбы. В театрах и операх одобрительно кричали, свистели и улюлюкали. Даже крестьяне пели за тяжелой работой. Но время песен ушло. Изменился скорее не уровень шума — на него жаловались во все времена — а то, сколько пространства мы отдаем отвлекающим факторам в ущерб тишине. Здесь кроется еще один парадокс, ведь когда тишина вторгается в нашу жизнь — среди соснового леса, в пустыне или во вдруг опустевшей комнате — она чаще лишает покоя, чем успокаивает. В душу заползает страх, а уши инстинктивно ловят любой звук — шипение пламени, птичий щебет или шелест листвы, лишь бы он спас от пустоты и неизвестности. Люди хотят тишины, но в меру. | Entry #24134 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Отчаянный поиск тишины и невозможность найти ее превратились в бич современной эпохи – во всяком случае, в странах развитого мира. Рев машин, беспрестанно звонящие телефоны, автоматические голоса объявлений в автобусах и поездах, телевизоры, орущие даже в пустых офисах, обладают неистощимой энергией и отвлекают внимание. Человеческий род изнуряет себя шумом и движется в диаметрально противоположном направлении: в глушь и на просторы океана в поисках убежища для погружения в безмолвие и созерцание. Об этом пишут преподаватель истории Ален Корбин из своего уединения в Сорбонском университете и Эрлинг Кагг, норвежский путешественник, в мемуарах об Антарктической пустыне, куда они оба попытались бежать от действительности. И все-таки, как подчеркивает Корбин в "Истории тишины", сейчас шума меньше, чем в прошлом. До изобретения пневматических шин городские улицы переполнял оглушительный лязг металлических ободьев колес и стук подков по камням. До добровольного ухода от действительности в мобильные телефоны автобусы и поезда гудели разговорами. Газетчики не бросали свой товар безмолвной кипой у порога, а громко расхваливали его, впрочем, так же, как и торговцы черешен, фиалок и свежей макрели. В театрах и опере царил полный хаос от криков восторга и освистывания. Даже крестьяне в деревенской местности распевали, выполняя тяжелую работу. Теперь они не поют. Изменился не столько уровень шума, ведь на него жаловались и предыдущие века, сколько уровень проникновения в нашу жизнь отвлекающих факторов, ныне заполнивших ту нишу, в которую раньше могла вторгнуться тишина. Сегодня возникает другой парадокс: когда тишина вторгается – в глубине соснового бора, в голой пустыне или во внезапно опустевшей комнате, – нередко она оказывается, скорее, пугающей, а не желанной. Закрадывается ужас: слух инстинктивно начинает цепляться к любому звуку, будь то треск огня, птичий щебет или шелест листвы, - спасаясь от неведомой пустоты. Человек нуждается в тишине, но не настолько. | Entry #22472 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Отчаянный и безрезультатный поиск тишины - вот что является проблемой века, по крайней мере, в развитых странах. Рев дорог, вечные звонки сотовых, электронные объявления в транспорте, телевизоры, работающие даже в пустых офисах, - вся эта артиллерия бесконечно отвлекает. Человечество, измучившее себя шумом, жаждет противоположного — где-то в глуши, у океана, в уединении покоя и концентрации. Ален Корбен, профессор истории, пишет из своего гнездышка в Сорбонне и Эрлинг Кагге, норвежский исследователь делится воспоминаниями о полярных просторах Антарктики, куда оба попытались сбежать. И все же, как отмечает Корбен в "Истории тишины", наверное, шума сейчас не больше, чем было раньше. До появления пневматических шин на улицах городов стоял оглушительный лязг металлических колес и лошадиных подков о брусчатку. До того, как пассажиры углубились в свои в мобильные гаджеты, в автобусах и поездах стоял привычный гул. Продавцы газет сбывали свой товар не втихомолку, а рекламировали его на максимальной громкости, вместе с продающими вишню, фиалки и свежую скумбрию. Театр и опера тонули в оживленных возгласах публики. Даже в сельской местности крестьяне, надрываясь на тяжелой работе, пели. Чего они не делают сейчас. Что изменилось - это не уровень шума, на который и в предыдущие века жаловались, а тот необычный эффект, с которым тишина вторгается в пространство. Здесь какой-то парадокс, ведь когда она возникнет в глуши соснового леса, в безжизненной пустыне, во вдруг опустевшей комнате — она скорее напугает, чем обрадует. Появляется страх, ухо инстинктивно цепляется за что угодно, будь то треск огня, крик птицы или шорох листьев, за то, что спасет от неизвестности пустоты. Люди хотят тишины, но лишь ненадолго. | Entry #23203 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Неутолимая жажда тишины является актуальной проблемой нашего времени, по крайней мере, в развитых странах. Грохот уличного движения, несмолкаемые звонки мобильных телефонов, автоинформаторы в автобусах и электричках, телевизоры, орущие даже в пустых офисах, - весь этот нескончаемый шквал звуков оглушает и отвлекает. Человечество страдает от шума и от отчаянной потребности в безмолвии глухого леса, в тиши безбрежного океана либо в звенящей тишине горной пещеры, созданной для уединения. Пытающиеся укрыться от внешнего мира французский историк, профессор Сорбонны Ален Корбен и норвежский исследователь Эрлинг Кагге, описывающий свои воспоминания о пустынных просторах Антарктиды, поднимают эту проблему в своих книгах. Как подчеркивает Ален Корбен в «Истории тишины», возможно, современный уровень шума и не превышает прежний. Перед появлением автомобильных шин, городские улицы были наполнены оглушительным звоном металлических ободов колес и цокотом подкованных копыт по булыжной мостовой. Люди общались друг с другом и в автобусах, и в поездах до того, как полностью погрузились в свои гаджеты. Продавцы газет, вишни, фиалок, да и свежей рыбы не просто уныло раскладывали свой товар, а рекламировали его с оглушительным криком. В театрах и операх царил полный хаос из ликующих возгласов и глумливых насмешек. Даже жители окрестных деревень, раньше задушевно певшие во время тяжелой монотонной работы, больше не поют. Конечно, уровень шума, на который жаловались и жители предыдущих столетий, не претерпел особых изменений. В отличие от него значительно возросло количество отвлекающих факторов, которые полностью вытесняют тишину. Таким образом, вырисовывается очередной парадокс, когда наступает тишина, в чаще соснового леса, безлюдной пустыне, внезапно опустевшей комнате, она вызывает чувство смятения, а не радости. Человека охватывает благоговейный страх, ухо инстинктивно пытается уловить любой шорох, потрескивание костра, чириканье птиц, шелест листьев, который избавит от неизвестной пустоты. Людям необходима тишина, но от полной тишины они бегут. | Entry #23825 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Сюжетом нашего времени, по крайней мере, в развитых странах, является человек, жаждущий тишины, но не способный ее обрести. Рев машин, сигналы телефонов, цифровые сообщения в автобусах и поездах, телевизоры, работающие на полную мощность даже в пустых офисах, представляют собой бесконечный раздражающий и отвлекающий факторы. Человеческое племя изнуряет себя шумом, и тоскует по обратном, будь то на лоне природе, посреди бесконечного океана или во время какого-нибудь выездного семинара, посвященного тишине и концентрации. Профессор истории Ален Корбин и норвежский исследователь Эрлинг Кагге пишут о местах, куда они пытались сбежать: Корбин — о своем «уединении» в Сорбонне, а Кагге — о путешествие на просторы Антарктики. Несмотря ни на что, как отмечает г-н Корбин в своей книге «История молчания», шума сегодня, скорее всего, не больше, чем было раньше. До появления пневматических шин городские улицы заполняло оглушительное бряцание колес c металлическими ободками и подков. До того, как мы добровольно приковали себя к экранам мобильных телефонов, автобусы и поезда наполнялись гамом человеческих голосов. Газетные продавцы и не собирались оставлять свой товар без рекламы, а кричали о нем так громко, как только могли, точно также, как и продавцы вишен, фиалок и свежей скумбрии. Театры и оперы представляли собой хаос ликования и освистывания. Даже в сельской местности крестьяне пели во время работы. А теперь не поют. Изменился не столько уровень шума, на который, кстати, жаловались и в предыдущие века, а число отвлекающих факторов, захватывающих пространство, которое вместо этого могла бы заполнить тишина. Но здесь мы подходим к еще одному парадоксу, ведь когда тишина становится доступна — в недрах соснового бора, посреди дикой пустыни, в внезапно освободившейся комнате — она зачастую пугает: вкрадывается тревожность, ухо инстинктивно фиксируется на любом звуке, будь то пощелкивание огня, щебет птиц или шелест листьев, который может спасти его от столь незнакомой ненаполненности. Люди, конечно, хотят тишины, но не настолько. | Entry #22673 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Во всём мире, по крайней мере в развитых странах, темой века является жажда тишины, утолить которую люди не могут. Рёв моторов на улицах, несмолкаемые трели телефонов, голосовые оповещения в общественном транспорте, телевизоры, работающие на полной громкости даже в пустых офисах — всё это без конца раздражает и отвлекает. Человечество изнемогает от шума и истосковалось по его антиподу, т. е. по тишине пустынных просторов, широкого океана или уединенного места, где предаются покою и мыслям. Преподавателя истории Алена Корбена, который работает в своем прибежище в Сорбонне и норвежского исследователя Эрлинга Кагге, который описывает воспоминания о просторах Антарктиды, объединяет одно: они оба пытались скрыться от шума. И все же, как господин Корбен пишет в книге «История тишины»: «Судя по всему, сейчас количество шума не меньше, чем в прошлом». До появления пневматических шин городские улицы наполнял грохот колес, обитых металлическими обручами и подков по брусчатке. До того, как люди добровольно изолировались от окружающих при помощи мобильных телефонов, в автобусах и поездах стоял гул разговоров. Продавцы газет не просто оставляли свой товар лежать безмолвной грудой, а во весь голос рекламировали его, также как и торговцы вишнями, фиалками и свежей скумбрией. В драматических и оперных театрах царил хаос из возгласов ликования и громких насмешек. Даже в селах крестьяне пели песни во время тяжелой, черной работы. Теперь они уже не поют. Изменилось не столько количество шума, на который люди жаловались и в прошлые века, сколько число отвлекающих факторов, заполонивших пространство, которое может захватить тишина. Вырисовывается другой парадокс, потому что если она уже вторглась, настигнув человека в чаще соснового леса, посреди голой пустыни, во внезапно опустевшей комнате, то часто не приветствуется, а вызывает чувство тревоги. Страх закрадывается в душу. Слух инстинктивно хватается за любой звук, будь то шипение костра, пение птиц или шелест листьев, чтобы защититься от этой неизвестной пустоты. Людям нужна тишина, но не в таком количестве. | Entry #23236 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Одной из тенденций современности, во всяком случае в развитых странах, является обсуждение отсутствия тишины и невозможности её найти. Шум транспорта, нескончаемые гудки телефонов, автоматические звуковые объявления в автобусах и поездах, телевизоры, работающие даже в пустых офисах, представляют собой неиссякаемый источник звуков и раздражения. Человечество опустошает себя шумом и жаждет его отсутствия – стремясь на лоно природы, к широким океанским просторам или хоть к какому-нибудь уединению, для обретения тишины и возможности сосредоточения. Профессор истории Ален Корбен работает в уединении Сорбоны, а Эрлинг Кагге, норвежский исследователь, описывает свои воспоминания об Арктических пустынях. Именно так они оба пытаются спастить от шума. И тем не менее, возможно, что шума-то не стало больше, чем раньше, как указывает Ален Корбен в своей работе «История тишины». До появления пневматических шин, городские улицы были заполнены оглушаюшими звуками металлического бряцанья колёс и подков лошадей по каменным мостовым. До момента умышленной изоляции в компании мобильных телефонов, автобусы и поезда звенели от разговоров. Продавцы газет не информировали о своих товарах в режиме молчания, а наоборот, рекламировали их с максимальной мощностью, вступая в роль продавцов вишни, фиалок или торговок свежей рыбой. Театр и опера были хаотичной смесью возгласов ликования и казармы. Даже в деревне, во время сельскохозяйственных работ, крестьяне напевали. А сейчас-то они не поют! И дело-то даже не в изменении уровня шума, ведь о нём жаловались и наши предки, а в уровне раздражения в окружающем пространстве, которое могло бы быть заполнено тишиной. Когда же пространство заполняется тишиной, неожиданно возникает парадокс, – в глубине соснового леса, в лишённой растительности пустыне, или в неожиданно ставшей пустой комнате, – тишина часто оказывается скорее пугающей, чем желанной. Вползает страх; чтобы спастить от неизвестной пустоты, ухо инстинктивно пытается зацепиться за любой звук, будь то треск огня, птичий щебет или шум листвы. Люди желают тишины, но всё таки в меру. | Entry #24212 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Одной из тем века, по меньшей мере в развитых странах, является стремление людей к тишине и неспособность найти ее. Шум от уличного движения, нескончаемые сигналы телефонов, оцифрованные объявления в автобусах, метро и электричках, рев телевизоров даже в пустых кабинетах наваливаются и сводят с ума без конца. Человечество бесконечно устало от шума и тоскует по его противоположности, будь то на природе, на просторах океана или же в месте уединения, предназначенном для обретения спокойствия и сосредоточения. Профессор истории Ален Кобрин пишет об этом из своего сорбонского убежища, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге вспоминает просторы Антарктики, где они оба пытались скрыться. И все же Кобрин в «Истории тишины» указывает, что шума, по-видимому, больше не стало. До прихода пневматических шин улицы городов наполнял оглушающий звон от ударов обитых металлом колес и подков о камень. До добровольного обособления владельцев мобильных телефонов в автобусах, метро и электричках звучали разговоры. Разносчики газет не уходили, бросив кипы немого товара, а во весь голос призывно кричали, как и торговцы вишнями, фиалками и свежей макрелью. В театре и опере царил хаос из возгласов одобрения и свиста. Да и в деревне крестьяне, тяжело работая, пели. Теперь им не до этого. Изменился не уровень шума, на который жаловались и в прежние времена, а уровень того воздействия, которое он оказывает, сменяя тишину там, где раньше она была. И тут возникает другой парадокс, поскольку, когда наступает обратное – будь то в глубине соснового леса, в голой пустыне или во внезапно опустевшей комнате – то появление тишины вызывает скорее раздражение, чем приветствие. Вползает страх, ухо инстинктивно ловит все, будь то шум от огня, зов птицы или шепот листвы, что убережет его от этой неведомой ему пустоты. Людям нужна тишина, но не слишком ее много. | Entry #23566 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Характерная черта этой эпохи, по крайней мере в развитых странах, в том, что люди в ней жаждут тишины, но не находят ее. Рев машин, бесконечные телефонные звонки, цифровая реклама в автобусах и поездах, телевизоры на всю громкость даже в пустых офисах - обрушиваются на нас бесконечным потоком. Человеческая раса изводит себя шумом и отчаянно жаждет его противоположности - будь то в дикой природе, на просторах океана или в уединенном уголке, призванном дарить покой и возможность сконцентрироваться. Профессор истории Ален Корбен пишет из своего убежища в Сорбонне, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге, вспоминая о своей работе, посвященной отходам в Антарктике, говорил, что тоже старался сбежать от шума. И все же, как указывает Ален Корбен в своей книге «История тишины», в современном мире вряд ли больше шума, чем раньше. До того, как в мире появились пневматические шины, улицы наполнял оглушающий лязг колес с металлическим ободом и клацанье подков по каменным дорогам. До добровольной изоляции с помощью мобильных телефонов, в автобусах и поездах стоял гул от разговоров. Продавцы газет не складывали свой товар в безмолвные стопки, а кричали о новостях во все горло как и продавцы вишен, фиалок и свежей макрели. Здания театров и оперы наполняли восхищенные возгласы или недовольный свист. Даже в сельской местности люди пели, ломая спины в полях. Сейчас они этого не делают. Изменился не уровень шума, на который жаловались и предыдущие поколения, а уровень разрушения, которое распространилось на места, где раньше господствовала тишина. Возникает новый парадокс, ведь там, где тишина все еще господствует - в глубине соснового леса, посреди пустыни или во внезапно освобожденной комнате - она чаще вызывает тревогу, а не чувство освобождения. Страх подбирается к человеку; ухо инстинктивно цепляется за любой звук, будь это шипение огня, птичий щебет или шорох листьев - любой звук спасает нас от этой неизведанной тишины. Люди хотят тишины, но не настолько. | Entry #23302 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Одним из насущнейших вопросов, по крайней мере в развитых странах, становится желание людей побыть в тишине, чаще всего безуспешное. Рев автомобилей, беспрестанный перезвон телефонов, объявления в автобусах и поездах, телевизоры, вечно бубнящие даже в пустых офисах — всё это наваливается на нас со всех сторон и постоянно отвлекает. Человечество изнемогает от шума и жаждет тишины — будь то на природе, на берегу океана или в специальных местах, где можно побыть в тишине и помедитировать. Профессор истории Алан Корбин и норвежский исследователь Эрлинг Кагге рассказывают о своих попытках сбежать от назойливого шума — в уединенное пристанище в Сорбонне и ледяные пустыни Антарктиды. Однако, как замечает г-н Корбин в своей работе «История тишины», сейчас шума, пожалуй, не больше, чем было до этого. До изобретения резиновых колес на мощеных брусчаткой улицах оглушительно грохотали обитые жестью колеса и лошадиные подковы. До появления мобильных телефонов, в которые сейчас погружены все пассажиры общественного транспорта, в автобусах и поездах постоянно слышались громкие разговоры. Продавцы газет не стояли молча со своим товаром, а рекламировали его изо всех сил, наравне с торговцами черешней, фиалками и свежей скумбрией. Из драматических и оперных театров доносились громкие крики ликования и улюлюкание. Даже за городом повсюду были слышны песни крестьян, работающих в поле. Теперь их уже не услышишь. Произошедшие изменения связаны не с самим уровнем шума — в прошлые века на него жаловались не меньше — а с тем, что он теперь отвлекает нас даже там, где должна бы царить тишина. Здесь возникает новый парадокс: там, где тишина все же царит — в сосновом бору, безлюдной пустыне, опустевшей комнате — она оказывается скорее пугающей, чем желанной. Человека охватывает страх. Слух инстинктивно ищет какую-нибудь зацепку — треск огня, пение птицы или шелест листьев — которая поможет скрыться от этой пугающей пустоты. Люди жаждут тишины, но не очень сильно. | Entry #24257 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Люди жаждут тишины и не могут ее обрести - это острая проблема сегодня, во всяком случае, в развитых странах. Рев машин, безостановочные телефонные звонки, цифровые сообщения в поездах и автобусах, телевизоры, орущие даже в пустующих офисах - это безостановочное насилие выбивает из колеи. Человечество изводит себя шумом и стремится к его противоположности – в лесную глушь, на океанские просторы, или на какой-нибудь ретрит, посвященный спокойствию и концентрации. Об этом пишут профессор истории Ален Корбен (Alain Corbin) и норвежский исследователь Эрлинг Кагге (Erling Kagge): первый - из своей тихой обители в Сорбонне, второй – вспоминая о пустынной Антарктиде. Оба пишут из мест, где искали спасения. Впрочем, как отмечает в своей «Истории тишины» (“A History of Silence”) профессор Корбен, шума сейчас едва ли больше, чем в прежние времена. До появления пневматических шин городские улицы сотрясались от оглушительного лязга окованных металлом колес и скрежета конских подков по булыжнику. Пока люди добровольно не отгородились друг от друга мобильными телефонами, в автобусах и поездах стоял гул разговоров. Продавцы газет во все горло расхваливали свой товар, чтобы он не залеживался на прилавках, а торговцы вишнями, фиалками и свежей макрелью от них не отставали. Из театров и оперы неслись то овации, то свист и улюлюканье. Пели даже крестьяне за тяжелой деревенской работой. Теперь они не поют. Изменился не так уровень шума, на который сетовали и в прошлые века, как уровень помех, вытеснивших тишину из ее владений. Здесь кроется другой парадокс: оказалось, что когда наступает тишина – в сосновой чаще, в голой пустыне или во внезапно опустевшей комнате – это чаще нервирует, чем радует. В душу вползает страх; слух пытается зацепиться за что-нибудь – за потрескивание костра, птичье пение или шепот листьев - лишь бы спастись от пугающей неизвестностью пустоты. Люди хотят тишины, но не столь глубокой. | Entry #23828 — Discuss 0 — Variant: Not specified
|
Главной проблемой века, хотя в развитых странах, является то, что люди жаждут тишины и не в состоянии ее найти. Рёв дорожного движения, нескончаемые гудки телефонов, цифровые объявления в автобусах и поездах, телевизоры, работающие даже в пустых помещениях, - всё это является нескончаемым вмешательством, отвлекающим нас. Человечество довело себя до изнеможения шумом и мечтает о противоположном: будь то в дикой природе, в просторах океана или в каком-либо пристанище, где возможны тишина и концентрация. Ален Корбен, профессор истории, пишет со своего прибежища в Сорбонне, и Эрлинг Кагге, норвежский исследователь, из воспоминаний об отходах в Антарктиде, куда оба пытались убежать. И все же, как указывает г-н Корбен в «Истории тишины», вероятно, шум сейчас не больше, чем он когда-то был раньше. До появления пневматической шины, улицы городов были полны оглушительного лязга колес с металлическими оправами и подков на камне. До того как появилась функция добровольной изоляции на мобильных телефонах, автобусы и поезда заполняли пространство своими сигналами. Продавцы газет не оставляли свои товары в немой куче, а рекламировали их самым громким голосом, также поступали и продавцы вишен, фиалок и свежей скумбрии. Театр и опера были хаосом из свиста (освистывания) и ликования. Даже в сельской местности крестьяне пели, когда они выполняли нудную работу. Сейчас они не поют. То, что изменилось, - это не столько уровень шума, о котором жаловались и в предыдущие века, но уровень отвлечения, который вторгается в то пространство, в котором могла бы быть тишина. Тут вырисовывается еще один парадокс, потому что, когда воцаряется тишина - в глубинах соснового леса, в голой пустыне, в неожиданно освобожденной комнате - это часто оказывается более пугающим, чем приятным. Закрадывается страх; слух инстинктивно заостряется на всем, будь то шипение, щебет птицы или шелест листьев, чтобы спасти слушателя от неизвестной ему пустоты. Люди хотят тишины, но не настолько много. | Entry #24125 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Одна из проблем современности в промышленно развитых странах - это шумовая заполненность окружающей среды. Шум от транспорта, звонки телефонов, автоматические объявления в автобусах и поездах, орущие телевизоры во всех офисах непрерывно лезут нам в уши и сбивают с толку. Человечество изнуряет себя шумом и остро нуждается в тишине – в дикой природе, далеко в океане и в других уединённых местах, где можно найти спокойствие и привести в порядок свои мысли. Ален Корбин, профессор истории, пишет из своего прибежища в Сорбонне, а Эрлинг Кагге, норвежский исследователь, погружаясь в свои воспоминания о просторах Антарктики. Так оба пытаются укрыться от цивилизации. И всё же, по утверждению А. Корбина в «Истории тишины» ("A History of Silence"), уровень шума сейчас несколько ниже, чем он был раньше. До того, как на колёсах появились пневматические шины, улицы городов утопали в оглушительном лязге колёс, упрочнённых металлическими обручами, и в клацаньи подков о каменные мостовые. До того, как все добровольно удалились в виртуальную реальность в своих мобильниках, автобусы и поезда заполняли бесконечные разговоры. Разносчики газет считали своим долгом выкрикивать заголовки во всё горло, не стеснялись и торговцы вишней, цветами и свежей макрелью. В театрах и в опере царил хаос от воплей публики, выражающей ими своё восхищение или неодобрение. А в деревнях крестьяне имели привычку громко петь при выполнении тяжёлых работ. Но теперь эта традиция в прошлом. Изменился не столько уровень шума, на который жаловались и в прошлые века, сколько уровень звукового внедрения в сознание, который присутствует там, где могла бы быть тишина. Но вот парадокс: кода мы попадаем в настоящую тишину в сосновом бору, в пустыне, в комнате, из которой вдруг все вышли, мы чаще испытываем дискомфорт, чем удовольствие. Нам становится страшно, слух инстинктивно пытается поймать хоть какие-то звуки, будь то треск костра, голоса птиц или шуршание листьев, которые нарушают пустоту неизвестности. Людям нужна тишина природы, но не тишина космоса. | Entry #22531 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
Одна из животрепещущих проблем нашего века (по крайней мере в развитых странах) — бесплодные поиски тишины. Рёв автомобилей, неумолчные гудки телефонов, электронные объявления в автобусах и поездах, телевизоры, чей гомон слышен даже из пустых кабинетов, — бесконечный круговорот назойливых звуков. Человечество истощает себя собственным шумом и жаждет обратного — в диком лесу ли, в море бескрайнем, а может, в тихой обители покоя и сосредоточения. Объединяемые желанием уйти от мирской суеты, пишут профессор истории Ален Корбен из уединённого кабинета Сорбонны, а норвежский исследователь Эрлинг Кагге — о пройденных им пустошах Антарктиды. Только, как отмечает г-н Корбен в «Истории тишины», шума-то вряд ли стало больше, чем прежде. До изобретения пневматических шин городские улицы наполнял оглушительный грохот по мостовой колёс из металла и лошадиных подков. До мобильных телефонов, которыми люди отгородились от остальных, автобусы и поезда заливало гудение разговоров. Газетчики надрывали горло, расхваливая свой ныне безголосый товар, как и продавцы вишен, фиалок и свежей макрели. В театре и опере — какофония свиста и возгласов одобрения. Даже на селе народ пел, горбатясь на поле. Сейчас уже не поёт. Изменился не уровень шума, на который и столетиями раньше сетовали, а уровень отвлекающих факторов, которые занимают место, где могла бы быть тишина. Здесь нас поджидает другой парадокс, поскольку, когда тишина всё-таки наступает — в глухом сосновом лесу, в голой пустыне, во внезапно пустеющей комнате, — мы находим её не приятной, а действующей на нервы. Мурашки пробегают по коже, и ухо само настораживается на любой звук — шипение плиты, птичий крик, шорох листьев, — который заполнит непривычную пустоту. Люди хотят тишины, но не до такой степени. | Entry #24068 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|
В развитых странах все чаще стали касатся темы поиска тишины и невозможности обрести ее. Шум уличного движения, постоянные телефонные звонки, цифровые объявления в автобусах и поездах, экраны мониторов, которые не гаснут даже в пустых офисах... Все это провоцирует бесконечный стресс и перевозбуждение. Человечество истощает себя шумом и стремится к тишине. Люди ищут ее в дикой природе, на берегу океана или на выездных семинарах, посвященных покою и сосредоточенности. Профессор истории, Ален Корбен, занимается писательством, уединившись в тихом кабинете в Сорбонне, а норвежский исследователь, Эрлинг Каге, — погружаясь в воспоминания об отходах Антарктиды. Но их объединяет одно — оба ищут способы сосредоточиться. И все-таки, как пишет Ален Корбен в «Истории тишины», уровень шума не увеличился, по сравнению с прошлым. До появления пневматических шин на городских улицах раздавались оглушительный шум металлических колес и цоканье лошадиных подков по мостовой. Прежде чем люди стали добровольными заложниками мобильных телефонов, в автобусах и поездах звучал шум человеческих голосов. Продавцы газет не просто молча выкладывали прессу штабелями, а громко рекламировали ее. То же самое делали продавцы вишен, фиалок или свежей скумбрии. В театрах и операх наперебой раздавались крики «Браво!» и освистывание. Даже в сельской местности крестьяне пели, занимаясь тяжелым физическим трудом. Но теперь они перестали петь. Изменился не столько уровень шума, на который также жаловались в предыдущие века, а уровень возбуждения, который не уступает место тишине. В этом заключается еще один парадокс: когда тишина все же наступает — в глубине соснового бора, в голой пустыне, во внезапно опустевшем помещении — в большинстве случаев она начинает смущать человека. Тишина вызывает страх. Уши начинают инстинктивно настраиваться на любой звук, способный спасти нас от неизвестной пустоты, — потрескивание пламени, пение птиц или шелест листьев... Получается, что люди не так уж и нуждаются в тишине. | Entry #24131 — Discuss 0 — Variant: Standard-Russia
|